Проклятие матери
Самая действенная молитва - та, которую читает мать за свое дитя. А я убедился, что не меньшей силой обладает и проклятие, произнесенное устами самого близкого и родного человека...
Машу я знал почти пол века. Молодой учительнице в селе были рады все. Павел - муж Маши - тоже хороший мужик оказался, работящий. Его механизатором в колхоз взяли. Их сыночек Ванюшка как раз справил шестой день рождения, и они всей семьей поехали на море. Домой Мария с Павлом вернулись раньше срока и... с маленьким гробиком. Утонул Ванечка... На долгие годы их дом стал обителью скорби и печали. Паша запил, Маша превратилась в тень.
Постепенно душевные раны затянулись. Ближе к 40 годам Мария снова забеременела и словно помолодела лет на 20. Павел тоже преобразился: бросил пить, работал сверхурочно. Это его и сгубило. У него оторвался тромб, и Павел не дожил полтора месяца до рождения сына. Мы боялись, как трагедия скажется на Марии, но она все восприняла очень стойко. Когда родился Максимка, она в нем души не чаяла, холила, лелеяла, готова была выполнить любую прихоть. Мы помогали всем, чем могли. Шли годы, Максимка подрос.
Однажды Мария постучала мне в окошко.
- Володя, помоги, пожалуйста! Максим пропал. Нигде его не могу найти!
- В порядке он, — успокаивал я ее. — Наверное, загулял где-то.
Обошли всю деревню два раза: нигде Максима нет.
- Беда! Пропал сынок!
В ее глазах было столько тревоги и отчаяния, что мне невольно стало не по себе.
- Маш, ты, главное, успокойся, - начал я. - Давай я участковому Пете позвоню?
Она согласно закивала, смотря на меня с надеждой.
- А ты пока иди в дом, - скомандовал я.
Зашагал к своему дому в раздумье, что мне сказать Петру, когда я подниму его далеко за полночь.
Я уже поднял трубку, как услышал на улице пьяные крики. Я высунулся в окно: ба, Максим! Живой и здоровый, только навеселе. Я вышел:
- Ты что это себе позволяешь, щенок! - не сдержался я. - Мать вся извелась, а ты!
- А что я? - зло огрызнулся он.
- Значит, так... - начал я строго.
Но он меня осек:
- Ты мне не отец! Я сам как-нибудь разберусь, не маленький. Как-никак 16 стукнуло!
- То- то и оно, что стукнуло...
Тут из дома выбежала Мария и радостно всплеснула руками. Мать бросилась обнимать и целовать Максима, но он отстранил ее:
- Фу, не слюнявь меня!
- Все, все, сынок! Я просто радуюсь, что с тобой все хорошо!
Мария повела его в дом, а я аж плюнул от досады.
После школы Максим не захотел искать работу. А вот напивался все чаще. Маша пыталась наставить его на путь истинный. Здоровье у нее стало уже не то, поэтому от работы ей пришлось отказаться, а на одну пенсию вдвоем жить было тяжеловато. Скандалы в их доме участились. Максим стал втихаря уносить из дома вещи. Однажды сквозь открытое окно я услышал:
- Ты что это вздумал?! - кричала Маша.
Я поспешно оделся и подошел к их дому, не зная, вмешиваться мне или нет.
- Короче, дай мне их, и я пойду. Трубы горят!
- Не отдам! Это награды твоего деда!
- А мне плевать!
Максим тут же схлопотал звонкую пощечину от матери. В его глазах сверкнула ненависть, и он отвесил матери такую оплеуху, что та не устояла на ногах.
Я бросился в дом, но дверь внезапно распахнулась, едва не треснув меня по носу.
- Куда прешь, старый пердун?! - прорычал он.
Я заглянул внутрь: на полу сидела Маша. Она растерянно держалась за щеку, а из глаз катились слезы. Маша словно не видела меня, лишь что-то невнятное бормотала себе под нос. Я поспешил к ней:
- Маша, как ты? Что с тобой?
Лишь когда я помог ей подняться, она пришла в себя и посмотрела на меня грустными заплаканными глазами:
- Все хорошо, Володя. Не волнуйся! Ты иди домой, иди. Я сама справлюсь.
Не прошло и года с того дня. Маша ушла тихо, во сне. Мы хоронили ее всей деревней. Максим же на кладбище не проронил ни слова, однако успел напиться еще до того, как гроб опустили в могилу.
Однажды утром я проснулся от шума во дворе. Выглянув в окно, я разозлился не на шутку: этот щенок выбрасывал из дома родительские вещи. Не пожалел даже комод, на покупку которого когда-то мы скидывались всем колхозом. Я уже хотел выйти на улицу и вправить мозги Максиму, но подумал, что его, наверное, только могила исправит. Тут раздался истошный крик Максима. Он прыгал, прижимая к себе правую ладонь, из которой рекой лилась кровь. «Наверное, напоролся на гвоздь», - решил я. Максим перемотал руку какой-то грязной тряпкой и взялся за мебель.
Примерно спустя неделю он вновь попался мне на глаза: ладонь загноилась и почернела.
- Сходил бы ты к врачу от греха подальше, - посоветовал я ему, кивая на руку.
Он лишь отмахнулся:
- Не твое дело, старик!
Вскоре Максим снова пропал. От соседки я узнал, что он в больнице. Оттуда он вернулся уже без руки: ее пришлось ампутировать из-за гангрены. Однако Максима это ничему не научило. Пил он пуще прежнего. К шуму и пьяным скандалам в его доме соседи привыкли. Всех больше удивило, когда это неожиданно прекратилось.
На третий день тишины стали судачить, что Максима давно никто не видел. Несколько мужиков взломали дверь и нашли его бездыханное тело. Участковый сказал, что его по пьяной лавочке прирезал кто-то из собутыльников... На похоронах особо никого не было. Я пришел из уважения к памяти Маши. Когда опускали гроб в могилу, я вдруг отчетливо вспомнил, что Мария тогда невнятно бормотала в забытьи.
Пораженный этой мыслью, я брел домой, беседуя сам с собой:
- Ну, да. Все же сходится: он даже руку повредил ту, которую посмел поднять на мать. Неужели это правда?
В это я не могу поверить до сих пор, но как закрою глаза и представлю Машино морщинистое лицо, сразу слышу полные горечи и отчаяния слова: «Проклинаю...»
Владимир, 71 год
