Убийца с того света
Проклятия не только существуют, но и разрушают жизни хороших людей, навсегда оставляя рваную рану, которой никогда не суждено затянуться...
Воспоминания о том страшном дне уже не причиняют мне столько боли, как когда-то. Моих родителей убил мой дядя... Мне было шесть лет. Дядя Женя обезумел, и только выстрел в сердце его остановил... Я осталась жить с дедушкой.
Прошли годы, и мы решились продать наш дом. Много лет в нем никто не жил. Слишком тяжело. Тогда перед отъездом дедушка завалил подвал, где все случилось, землей. Настелил новый пол, заколотил досками окна. Так и стоял дом покинутый и никому не нужный. Перестал для нас существовать.
Лет сто пятьдесят назад на земле нашей семьи находилась тюрьма, а вокруг - пустырь. Камеры смертников располагались как раз на месте дома. Позже здание перестроили и превратили в психбольницу. Под морг отвели как раз ту часть, где когда-то приговоренные к смерти ожидали своей участи. В середине двадцатого века несущая стена больницы дала трещину, и здание пришлось снести. Персонал и больных перевезли в новую, а старую сровняли с землей. Чиновники решили, что пора осваивать пустырь и возводить жилье для молодых колхозников.
Тогда же был построен и наш дом. Мы жили хорошо и счастливо. И казалось, так будет вечно. Дядя Женя жил неподалеку, один, и поэтому каждую субботу приходил к нам на ужин и всегда приносил для меня, его любимой племянницы, гостинец. Первым делом шел здороваться со мной, расплывался в блаженной улыбке, садился на корточки, раскрывая объятия. Я бежала сломя голову и прыгала ему на шею, а он так сильно прижимал к себе и кружился на месте, что потом еще несколько минут мы ходили, изображая двух пропойц. Мама смеялась и гнала нас играть на улицу, пока мы не разнесли весь дом.
...В тот день тоже была суббота. Выходной у взрослых. А у меня - особый праздник, ведь дедушка Василий принес с пасеки свежий мед, и червячок в моем животике начал безумный танец, требуя залезть в банку рукой, а потом, причмокивая, слизывать с пальцев золотистый нектар. Мы завтракали мамиными блинчиками с медом и приготовленным на скорую руку повидлом из дядиных яблок. После завтрака взрослые усадили меня читать книжку, а сами спустились в подвал - дедушка давно хотел залить пол цементом, потому что каждую весну там образовывалось настоящее болото, и никакой дренаж не спасал.
Читать мне скоро надоело. Как можно сидеть одной, когда там внизу взрослые чем-то интересным занимаются, порой взрываются смехом и опять затихают. Я осторожно сползла с сундука, подражая нашей кошке Лапке, бесшумно прокралась к люку в полу и посмотрела вниз. Там мама, папа, дядя и дедушка стояли над дырой в полу и о чем-то спорили. Я не запомнила слов, запечатлелся лишь их смысл.
- Может, не будем открывать? Вызовем милицию, пусть они и разбираются, - предложила мама.
- А если там что-то ценное? - спросил папа. - Знаю я их! Все украдут, ничего нам не достанется. А ты что думаешь? Это папа спрашивал дядю Женю.
- Думаю, если не откроем, то так и будем жалеть до конца жизни.
Потом высказался дедушка:
- Женька прав. Давайте хоть посмотрим. А потом заявим. Если захотим... Схожу за инструментом.
Увидев меня, дедушка погрозил пальцем.
- Катюха, смотри кувыркнешься!
Я попыталась стать такой же плоской, как пол.
- Вот так и лежи! - приказал он и вышел из дома.
Вскоре услышала, как он грохочет садовым инвентарем во дворе. Сразу захотелось пойти ему помочь, ведь внизу пока ничего особенного не происходило, папа с дядей молча копали.
Уже поднялась на колени, когда услышала звонкий стук. Дядя Женя не стал дожидаться дедушки и ударил по висячему замку на выкопанном ящике. Стало интереснее в подвале, и я замерла в ожидании и предвкушении. Подумала, что блеск золота сейчас ослепит. Но никаких драгоценностей в ящике не оказалось. Сверху я почти ничего не могла разглядеть, слышала только обрывки слов. Похоже, вместо золота внутри лежали какие-то бумажки. На этом мои воспоминания обрываются. Весь ужас стерся из памяти. Слишком страшно вспоминать.
Что произошло дальше, знаю лишь по обрывкам разговоров в последующие годы. Дядя Женя свихнулся. Схватил лом и нанес папе удар по голове. Мама успела только вскрикнуть и закрыться руками. Дедушка услышал мой крик и перехватил на крыльце. Я так неистово билась и кричала, что он не удержал равновесия и упал, отбежав от калитки. Соседи вызвали милицию. Благо отделение находилось на соседней улице, и наряд примчался через какую-то минуту. Дядю застрелили. И вновь я все видела и сразу перестала вырываться из рук деда. Так и повисла тряпочкой. В больнице провела несколько недель. Не могла говорить, есть, писалась в постель по ночам. Только благодаря терпению и настойчивости деда начала возвращаться к жизни. Я осталась у него одна. Он не мог позволить уйти и мне. Скоро мы переехали в другой город, и там я пошла в школу. Дедушка Василий был мне и мамой, и папой. И конечно же, самым заботливым дедушкой на свете!
С того жуткого дня прошло двадцать пять лет, и я вновь вернулась в родной город. Соседка меня не узнала. Ей уже было в обед сто лет, зрение подводило. Она подозвала меня к забору и стала взахлеб рассказывать, какой страшный случай здесь произошел. И если собираюсь купить дом, то просто обязана знать всю подноготную. Всеми силами я отбивалась от старушки, даже представляла, как размахиваюсь и даю ей в лоб кулаком. Едва сдерживая слезы, я добежала до гостиницы и влетела в номер. Теперь могла дать волю чувствам, рыдание уже застряло в горле, как вдруг в дверь постучали. Раз,другой... Я попыталась унять и затолкать слезы поглубже. Если кто-то из обслуживания, то пошлю их подальше, а там...
Распахнула дверь и застыла на месте. Поверить глазам никак не решалась. Прошло четверть века, а я его узнала.
- Здравствуй, Катерина... - голос дяди Жени дрогнул. - Впустишь?
Впустила, молча следила, как он вошел. Как нервничал и тер пальцами запястье на левой руке.
- Ты же умер...
- Я? Разве? Ранили меня... Дед сказал, что убили? И убили бы, да вот заменили вышку сроком...
На пороге комнаты стоял мой дядя Женя, сильно постаревший, но вполне живой Я кивнула, закрыла дверь, села на кровать, глядя на восставшего из могилы родственника.
- Это... пришел сказать...Он встал передо мной на колени и уронил голову на грудь. Дышал часто и прерывисто. Не знаю, чье сердце упрямее рвалось наружу, у меня или у него.
- Прости меня, Катя, прости. Только и жил, чтобы найти тебя и покаяться. Сто раз в тюряге мог околеть, только ты спасала...
Я молчала, слушала. Всем нужна исповедь, даже тем, кто дышать недостоин.
- Вину свою знаю. Не простишь и прогонишь - пойму, - он прижал руку к груди, где бесновалось сердце. - Об одном молю - выслушай. Много лет ждал, чтобы рассказать, что за бес в меня вселился. Не мог я взять и... и это сделать. Просто так не мог! В ящике лежали эти, как их там... медицинские карты, или как у них оно раньше называлось... Карты душевнобольных. Преступников. Из одной выпала какая-то метрика или паспорт. Я поднял, прочитал имя и фамилию. Потом посмотрел на фотографию... - дядя Женя еще раз сглотнул. - И вдруг услышал в голове: «Убей! Убей! Убей их всех!» Смутно помню, как взял ломик...
Он вдруг зарыдал, обхватив голову руками. Сквозь всхлипывания я слышала: «Убей! Девочку не трогай! Не трогай...»
Я не сомневалась, дядя говорил чистую правду. Он рыдал, а мое сердце разрывалось на части. С трудом оторвала его руки от головы и обняла. Он нерешительно обнял в ответ, и счастливые детские воспоминания, как он кружил меня в воздухе, нахлынули с такой ужасающей силой, что зарыдала уже я, а он стал меня успокаивать. Наверно, прошло несколько часов прежде, чем мы смогли прийти в себя и продолжить разговор. Пришли к выводу, что проклятия не только существуют, но и разрушают жизни хороших людей, навсегда оставляя рваную рану, которой никогда не суждено затянуться. Паспорт тот безумец носил на груди, скорее всего у сердца, и тот впитал всю его черноту. Годы - не помеха для проклятия, а может, даже служат отличным консервантом, пока кто-то с чистой душой не выпустит тьму на свободу... Дядя прочитал фамилию в паспорте, и в него словно что-то вселилось....
Я разыскала следователя, который расследовал убийство моих родителей, рассказала все что знала. Тот, конечно, не поверил в проклятие и убийцу с того света, но согласился разузнать о хозяине того паспорта, ведь нам было известно его полное имя. Спустя несколько дней мне позвонили и сказали, что хозяин паспорта находился в разрушенной психбольнице. В приступе ярости он насмерть забил молотком своих родителей, вышел из дому и убил еще четверых прохожих, пока стражи порядка его не скрутили. Единственное, что было в нем хорошего, - это безграничная любовь к детям. К ним он никогда не проявлял агрессии, а только доброту и заботу. Судьба злосчастного ящика с паспортами душевнобольных осталась неизвестной. Я надеюсь, что проклятие похоронено в каком-нибудь болоте и больше никогда не явит себя миру и никому не принесет новых страданий.
Екатерина
