Наследник колдуна
Он не выбирал свою судьбу. Её за него выбрали. И теперь он - наследник колдуна. Егору приходится не только скрывать неблаговидные дела своих приёмных родителей, но и бороться с силами намного превосходящими его в знаниях колдовства. Всё смешается в один тугой узел - мистика и любовь, страх за близких и колдовство, существа из нижнего мира и возродившаяся ведьма...
- НЕ БУДУТ!!! - проорала она жутким переливом разных голосов.
Егор снова ухватил ее за горло, и начал что-то нашептывать, одновременно пододвигая кота ближе. Рыжий был не управляем. Он корчился и урчал, как припадочный, вырывался и выворачивал голову.
- Прости, кошак, Нинке жизнь нужнее... - только и шептал ему Егор, пытаясь оправдать свой поступок.
Этим временем изо рта девушки начал выходить черный густой дым. Егор почувствовал трупный смрад и задержал дыхание, продолжая удерживать кота, от зубов и когтей которого вся его рука была изодрана в кровь.
Но что-то изменилось. Бусы в руке, которой Егор держал горло Нины, почернели, а дым впитался в них и исчез. Девушка громко застонала и обмякла, за ней следом и Рыжий. Егор еще с минуту ждал каких-либо проявлений, но напрасно. Все закончилось. Увы, не так, как он ожидал. Кот уркнул и поджав уши осмотрелся круглыми от страха глазами. Егор погладил его между ушами и сказал.
- Повезло тебе, - мужчина перевел взгляд на Нину и добавил. - А вот ей нет.
Егор еще с пару минут посидел возле учительницы, приводя перепуганного и чудом уцелевшего кота в порядок.
В это время скрипнула дверь и в проеме показалась голова Елизаветы Сергеевны.
- Ты уж извини, Егорушка, за то, что без спросу... как там Нинка? Сил нет ждать.
- Все уже прошло. Пусть отлежится, сил наберется, в себя придет.
- Ой, как хорошо, - почти пропела от радости женщина и засуетилась у плиты.
- Ну, я пойду, - Егор поднялся на ноги и посмотрев на изодранную руку пошагал к выходу.
- Никаких "пойду"! - запротестовала Елизавета Семеновна. - Чайник вон горячий еще, на печи же. Я тебя без чая не пущу, хоть убей! У меня и пирожки есть с капустой, да с яблочком. Знаю, любишь ты пирожки. Давай, давай, проходи родимый.
Егор только улыбнулся в ответ, и нехотя протопал за кухонный уголок. Тут же перед ним выросли тарелки с пирогами и объемная кружка со смородиновым чаем.
- Уютно у вас, - признался Егор, сыпанув в кружку сахар.
- А то, - улыбнулась Елизавета Семеновна. - Нинка как приехала, так и дом ожил.
Она задумалась, снова вспомнив про ее недавнее состояние. Всхлипнув вытерла накатившую слезу и сказала.
- Если с ней что случиться, как же я жить-то буду? Кроме ней ведь нет никого...
- Хватить вам о плохом думать, - буркнул Егор. - Поправится. Крепкая ваша Нинка, не пропадет. Вы мне лучше скажите, замечали ли за ней странности какие, с тех пор как она приехала?
Елизавета Сергеевна немного задумалась, глядя на кружку Егора, а потом ожила и полушепотом ответила.
- Замечала, замечала. Она с первой ночи про каких-то собак твердит. Говорит, скоблятся под окном, калитку открыть пыталися. В ту ночь ты и сам тут бывал, говорила она тебе.
- И все? Еще что-нибудь было? - Егор внимательно слушал.
- Было соколик, было. Она один раз спрашивала меня, верю ли я в силу темную. Говорит, дико ей тут. Вроде и родная деревня говорит, а как чужая. Все не то что-то. На похоронах у Аннушки тоже, сам помнишь, в обморок упала, да кровь носом пошла ни с того ни с сего, а уж той ночью бедняга натерпелась страху.
- Какой ночью?
- Когда ты ее из города привез. Она дня два, как в воду опущенная ходила. Зашуганная какая-то. Кузьматка ее напугала. Кузьму вздернутого видала она, да звали ее из лесу по имени. Ох, натерпелась деваха.
Елизавета Сергеевна вытерла слезу собственной косой и подлила Егору чайку.
- Значит давно это с ней.
- Давно, давно, - закивала женщина. - А ведь никогда она у меня суеверной не была. Считай, все детство тут выросла, ни о чем не думала, а сейчас уже вон какая кобылка, а в страсти эти верить начала. Я думаю сглазили ее, или порчу наслали. Она, месяца полтора назад, к батюшке ездила в город, водички привезла, к иконам прикладывалась. С тех пор тишина.
- Это хорошо, - кивнул Егор, решив не говорить женщине правду.
* * *
А пока Егор и Елизавета Сергеевна беседовали на кухне, Нина была в мире собственных кошмаров. Она ехала в трамвае. Трамвае, у которого был всего один вагон и без машиниста. Нина ехала по зеленым лугам и заснула в собственном же сне. Проснулась, когда трамвай начал тормозить. Открыла глаза и увидела кругом воду. Словно она была посреди океана. Трамвай остановился и открыл двери. Девушка осторожно вышла, чтобы посмотреть, куда ей идти, а в этот момент двери захлопнулись и он уехал.
- Эээй! Подождите! - крикнула вслед Нина, но все безуспешно.
Она посмотрела вслед уезжающему трамваю, который скользил по воде, как по ледяной глади и поникла. Девушка стояла на крохотном куске бетонной платформы, вокруг которой было что-то похожее на старый кирпичный фундамент, едва выглядывавший из темной воды. А вокруг только вода. Тусклый свет невидимого солнца освещал эту бесконечную океаническую мощь, оставляя Нину наедине с отчаянием. Сглотнув, она медленно пошла по платформе, даже не понимая, на чем она держится, и насколько здесь глубоко. Местами в воде проглядывали рельсы, но стоило Нине опустить ноги в воду, как рельсы тут же исчезли, а нога ушла в глубину. Девушка с испугом дернула ногу обратно и паникуя начала осматривать странный фундамент.
Она осознавала, что это место нереально, и она должно быть сейчас спит, но как объяснить все эти ощущения? Нина чувствовала зной и запах шпал, который временами сменялся каким-то трупным смрадом. Она чувствовала страх перед этой бесконечной водной гладью и тем, что сокрыто в ее глубинах, а еще она чувствовала полное отчаяние, в котором оказалась. Абсолютная безысходность.
- Отсюда нет пути, - сказала себе в подтверждение Нина, когда изучила руины фундамента, который уже покрылся мхом и зеленой скользкой пеленой.
Терять было нечего. Нина, будучи босиком, осторожно наступила на часть кирпичной кладки, в надежде, что она может ее куда-то отвести. Все лучше, чем сидеть и ждать неизвестно чего и медленно сходить с ума. Кирпичи кажется были крепкими и девушка потихоньку продолжила идти, но, чем дальше она отходила, тем глубже в воду уходил фундамент.
- Чего боишься? Смелее! Ныряй, Нин! - крикнул сзади до боли знакомый и бодрый мужской голос. Нина всхлипнула и обернулась.
- Папа... - только и выдавила она, чувствуя, как ветер смахивает с ее век навернувшиеся капли слез.
Мужчина, совсем еще молодой, каким дочь запомнила его со старых фотографий, стоял в одних плавках на краю фундамента, и улыбаясь дочери, готовился к прыжку.
- Ну, что ты, Нинка-свинка, прыгай за мной! Не стремай! - подгонял он ее, называя так, как звал очень-очень давно, когда пухлое личико дочери имело вздернутый нос.